Еще в прошлом тысячелетии, в далеком 1999 году, я закончил литературный институт им. Горького, факультет художественного перевода французской литературы. Перед тем, как поступить в институт, учился в спецшколе с углубленным изучением языка Бодлера и Пруста. Родился я в интеллигентной семье. Мои родители, мать и отец, мои дедушки и бабушки по обеим линиям – все были писатели.
Я помню эти литературно-богемные вечера у нас дома, где можно было встретить Евтушенко и Окуджаву, Левитанского и Искандера, Битова и Рейна. В то же самое время у моих родителей была еще одна, параллельная жизнь. Но, как известно, в жизни параллельные прямые – всегда пересекаются.
Это была приходская жизнь. В те брежневско-черненковские годы приходская жизнь верующего человека сильно отличалась от современной, когда Православие стало почти государственной религией. Приходилось прятаться, шифроваться, но когда это требовалось – бесстрашно исповедовать свою веру. Верующие жили плотным сообществом. Все друг друга знали и общались не смотря на то, что не было возможности поставить крестик в фейсбучных комментах в ответ на просьбу о молитве.
Вот мы и ездили по храмам и монастырям, по подворьям и приходам. В одной из таких обителей, в Псково-Печерском монастыре жил наш духовник, архимандрит Зинон. При этом монастыре мы проводили каждое лето и даже купили шикарный дом неподалеку. Отец Зинон был известным иконописцем, ценность которого признавали даже советские функционеры.
Вокруг отца Зинона собирались лучшие мастера со всего Союза: плотники, резчики, иконописцы. Лет в двенадцать я решил, что буду жить не с семьей в доме, а в мастерской о. Зинона. Он давал мне разные послушания. Я растирал краски, работал в столярке, помогал отцу Зинону на службе. Вел он совершенно затворнический образ жизни. Каждый день он вставал в 3 часа ночи, совершал полуношницу и литургию в маленьком рубленом храме на Святой Горке.
Храм этот построил друг моего отца, питерский архитектор и плотник Александр Семочкин. Он был настоящим дауншифтером, хотя, наверное, не догадывался о том, что так называется этот жизненный принцип. После окончания питерского архитектурно-строительного института он со своей семьей перебрался в деревню, сам построил дом и жил тем, что со своими сыновьями строил дома и бани богатым дачникам.
Мы часто заезжали к Семочкину в гости и меня всегда поражал его быт. В подвальном помещении огромного рубленого дома с цоколем из валунов располагалась его мастерская. Там были всякие диковенные инструменты, которые невозможно было купить в обычном советском хозяйственном магазине. Семочкин рассказывал, что собирал эти инструменты в многочисленных экспедициях по восстановлению и строительству древних памятников архитектуры. Там же он научился многим тонкостям плотницкого мастерства.
— Такому в институте не учат, говорил он, вытесывая топором оглобли для своей лошади.
Этот быт сильно поразил мое детское воображение. Все эти впечатления – мастерская Семочкина, резчики и столяры на Святой горке, плотники Печерского монастыря – глубоко запали мне в душу. Потом начался институт, ошибки молодости, всякая суета, но это маленькое семечко, закатанное асфальтом, продолжало расти. После окончания института передо мной встал выбор профессии. Тут-то асфальт не выдержал и треснул. Я нашел плотницкие курсы и пошел учиться на строителя.
Жизнь закрутилась по-новому. Первым моим объектом стало строительство деревянного храма в деревне Плав Новгородской области. А потом – понеслось. Объект за объектом. Дома, церкви, бани, по всей России и даже за рубежом.
На пике в моей компании было около ста сотрудников, у нас появился огромный офис с кучей менеджеров, бухгалтеров, снабженцев, водителей. Моя работа стала похожа на какой-то ад. Телефон не умолкал, постоянные жалобы и переговоры с клиентами, ругань с рабочими и поставщиками. Короче, это было совсем не то, к чему я стремился.
Я понял, что поставить рубленые дома на поток – невозможно. Что такие дома должны оставаться эксклюзивными, индивидуальными. Что при строительстве деревянных домов ручной рубки нужно больше внимания уделять деталям, а не просто конструкциям.
Пришло врем реформы. В первую очередь я разогнал армию управленцев и решил перевернуть структуру с ног на голову. Если раньше ключевыми сотрудниками были те, кто сидят в офисе за компьютерами, то теперь они стали лишь помогать тем, кто находится на передовой, то есть на стройке.
Я покинул свой теплый офис и перебрался на производство. Теперь я лично мог видеть весь ход работы, принимать в нем участие, знать о всех потребностях обычных рабочих, каждый из которых теперь стал ключевым сотрудником. То же самое сделал и мой архитектор. Теперь он не только проектирует, но и принимает участие в создании конечной ценности.
Конечная ценность продукции стала нашим приоритетом. Все эти обертки, фантики, упаковки, в которые мы заворачиваем нашу продукцию на деле важны лишь для того, чтобы впарить. Мне надоело впаривать и теперь первое общение с заказчиком я начинаю со стандартных предостережений: «подумайте хорошенько, возможно наш дом вам не подойдет. Мы делаем специфичные дома. Они из бревен. В бревнах будут появляться трещины. Посоветуйтесь с женой, может, вам стоит обратиться в фирму, где строят дома из пеноблоков».
Конечно, мы идем вразрез с классическим учением о построении бизнеса. Возможно, мы мечтатели и у нас ничего не получится. Но что-то мне подсказывает, что если делать что-то искренне, от сердца, не кривя душой, то, пусть окольными путями, но ты обязательно выйдешь на основной Путь.